ИСТИНА

Опубликованный в 1986 году роман Ч.Айтматова «Плаха» вызвал огромную дискуссию. Разноречивости мнений способствовал исторический момент – начавшаяся годом раньше пере-стройка провозгласила гласность одной из своих важнейших целей. Примечательно, что в столкновении трактовок и оценок выявилось общее: максимальное признание получал синкретический, аранжированный мифологической поэтикой экологический сюжет этого многолинейного романа, поддерживалась острая по тем временам социальная проблематика (чиновничье бездушие, наркомания, браконьерство), зато библейские сцены стали мишенью критического обстрела, вызывали то снисходительную, то едкую иронию, высокомерный скепсис и даже прямое негодование. Создавая временную полифонию, Айтматов звал к пониманию кризисного состояния, в ко-тором находится мир. Через нее он открывал будоражащую правду об окружающей жизни. Но в ответ критические перья представляли «Плаху» чем-то вроде тени булгаковского романа, поскольку ее сюжет тоже развивался в двух исторических временах. Психологически это объяснимо. Появившийся как чудо в середине 60-х годов роман «Мастер и Маргарита» на долгие годы ошеломил читателей фантастической легкостью, с которой действие разворачивалось одновременно в двух очень далеких друг от друга эпохах, как бы даже в двух, а то и в трех (если считать персонажей предвечной сферы) пространственно-временных измерениях. Однако «Плаха» - эпический роман, созданный за переломом всемирной истории и устремленный к социально-философскому познанию коллизий этого перелома. Именно эта задача, которая до второй половины ХХ века и не могла стоять перед человечеством и, конечно, перед искусством, побудила Айтматова (как, например, и Владимира Тендрякова в «Покушении на миражи», и Юрия Домбровского в «Факультете ненужных вещей») пустить художественное время вспять, устремляясь к началам цивилизации. В «Плахе» во многом иное, чем прежде, отношение к самим вечным темам, вечным образам. Раз так преобразилась зависимость между веком сим и веком грядущим, что один-единственный миг может нынешний век оборвать и превратить век грядущий в недолгую агонию последних на земле людей, то, значит, изменились временные параметры. Значит, вечность - это что-то другое, чем представляли когда бы то ни было. Булгаков писал в ту пору, когда человек еще мог надеяться, что самую трагическую вину - только не предательство! - возможно искупить. Не возместить, не исправить, но все-таки за-служить сострадание, получить прощение - хоть через две тысячи лет, хоть в одной книге, которую создаст исключительный, «трижды романтический мастер». Мы живем в иное время. Это время неискупаемости одной-единственной, даже случайной ошибки - той, вследствие которой катастрофа. Когда весь этот мир станет миром иным. Ко-гда даже двух слов «Прощай, ученик» некому будет произнести и некому услышать. В главном своем вопросе - о войне и мире - «Плаха» открывает жесткую правду: сами люди не готовы к тому, чтобы восторжествовал мир. Судьбы Бостона, Авдия, Гурама Джохадзе тому доказательство, как и история Акбары. Причина мирового неблагополучия не вне нас, во всяком случае, не только вне нас. Начинать надо с себя, изживая стихию враждебности, которая от века сопровождала и отягощала пути человеческого развития, преодолевая подозрительность и недоверие в отношениях друг с другом, отказываясь от сумасшедшего насилия над природой. В этом лейтмотив крупнейшего айтматовского романа, творчески связанного с рядом вершинных произведений мировой литературы, но не повторяющего ни одно из них.